Окончание. Начало в №16. стр. 5
Через наше село периодически шли беженцы. Вот оно дыхание войны! Оно напоминало о себе! Некоторые оседали в районе. Я помню одну такую семью. Глава семейства Залман Израильевич, работал врачом у нас в больнице. Его сын Бэба пришел к нам в класс. Спокойный, задумчивый мальчик. Хорошо знал математику. Через село протекала маленькая речушка – Цна, дно песчаное, местами – глубокая. Мы ловили в ней рыбу и Бэба с нами. Увлечется, задумается. Его мама, Блюма Бенцановна (мы звали ее Любовь Борисовна), выходила на берег и кричала: «Бэба иди кушать! Бэба!». И так минут пять-десять, пока мы его не толкнем, он опомнится: «А?». И бежит к маме.
В песчаном берегу реки мы находили кремнёвые камни. Они были нужны для добывания огня. Из-за дефицита спичек огонь добывали следующим образом. По кремнёвому камню ударяли стальным предметом. Чаще всего это был кусок рашпиля. Вылетал сноп искр. Под него подставляли специально подготовленный ватный жгутик с опаленным концом. Он от искр начинал тлеть и можно было легко раздуть большой огонь. И вот однажды такая искра попала в глаз и будучи железной стружкой зацепилась там. Промывание глаза не помогало. Смотреть было невозможно. Дня через 2 или 3 мама повела меня в больницу. Залман Израильевич в одну руку взял большую лупу, в другую длинную иглу, и осторожно снял металлическую занозу с роговицы, не повредив глаза. До сих пор с благодарностью вспоминаю этот эпизод.
В нашей округе боевых действий не было, но дыхание войны ощущалось. Изредка днем пролетали наши самолеты. А вот специфический гул тяжелых немецких самолетов, летавших по ночам бомбить располагавшийся в 30 км от нас пороховой завод, мы хорошо различали. Но ни одна бомба на него не упала. Его укрыли, а рядом из фанеры выстроили муляж. Немцы думали, что его бомбили, а он остался цел. По ночам на поле выводили пасти коней, и конюхи разводили огонь. Однажды ночью мы проснулись от грохота. Это пролетавшие немецкие самолеты сбросили три бомбы. Две взорвались, а одна осталась. На следующее утро во дворе райисполкома увидел полуторку. Заглянул в кузов, а там, на песке лежала целая бомба.
Летом, во время каникул, в школе открыли тыловой госпиталь. Как то, проснувшись утром, увидели, что перед школой вся лужайка была заполнена ранеными бойцами. Они уже были пролечены: забинтованы, загипсованы. К нам их отправили на долечивание. Они были одеты просто: длинные рубашки, белые кальсоны, буро-серые халаты. Госпиталь работал до середины зимы. Все это время чувствовался запах медицины, лекарств, хлорки. Мы устраивали для них концерты.
Припоминаются сборы коллективных посылок на фронт. Мама делала кисеты для махорки. На мою долю выпало искать на речке хорошие кремнёвые камни для «кремень – мусат». Папа облагораживал махорку душистой травой – донником. Соседи и сотрудники РайЗО добавляли, кто что мог.
Из-за отроческого возраста тяжести войны, по-видимому, не особенно запали в память. Припоминаются разговоры взрослых о дезертирах, о болезнях и смертях людей, употребляющих в пищу зимовавшее в полях зерно. У них развивалась какая-то особая ангина. Хорошо помню многолюдные похороны милиционеров, погибших при поимке бандитов, прятавшихся в окрестных лесах.
Особенно запомнилась смерть одноклассника Лёни, жившего с родителями в соседнем доме. Отец его по долгу службы имел право на личное оружие. Однажды при чистке пистолета произошел нечаянный выстрел и пуля попала сидящему рядом Лёне в живот. Отвезли в областной город – Тамбов, там сделали операцию, но не спасли.
С продуктами было плохо. От голода нас спасал огород. Мы удобряли землю навозом, вспахивали, сажали картошку и тыкву, ухаживали, выкапывали, складировали. Все это делали сами. Помогали соседи, и мы в свою очередь выручали их. Из тертой картошки мама готовила оладьи. Хлеб выдавали по карточкам, он не всегда был, в очередь вставали заранее. Сахара не было. Нас спасали тыквы и сахарная свекла. Они хорошо хранились и были сладкими. Их парили в печи. Сушили тыквенные семечки. Вечером взрослые собирались, разговаривали о важном, и грызли эти семечки, вкусные и всегда под рукой. Гулять идешь, обязательно наберешь в карман семечек.
На селе всегда какое-никакое должно быть хозяйство. У нас были куры, не более 10. И обязательно петух.
В 1944 году вместо свиньи родители завели корову. Появилось регулярно молоко. На меня были возложены две обязанности. К приходу Суботки (кличка коровы, т.к. купили ее в субботу) запасти воды, чтобы напоить ее перед вечерней дойкой и накосить мешок свежей травы, чтобы она ела и спокойно стояла во время дойки. Мимоходом, попутно, чередуя с игрой в лапту, набивали мешок травой и возвращались домой.
Дыхание войны постоянно веяло со страниц журнала «Крокодил» через карикатуры Кукрыниксов и Бориса Ефимова. Но была и другая литература. Кроме обязательной школьной программы, в «Пионерской правде» прочитал фантастический роман Казанцева «Пылающий остров». Все мы ребятишки зачитывались «Чапаевым» Фурманова и многократно смотрели кино. В эти же годы «открыл» для себя Фенимора Купера, прочитав «Последний из могикан». Чингачгук и Соколиный глаз стали моими пожизненными героями. Позднее в студенческие годы прибрел 6-ти томник Ф.Купера и держу его всегда на видном месте рядом с Пушкиным. А на днях не удержался, купил и мгновенно перечитал экземпляр «Последнего из могикан», изданного «Комсомольской Правдой» в серии «Золотая коллекция для юношества» (М.-Санкт-Пет., 2012). Жаль, что без картинок.
А «Приключения Тома Сойера и Гек Финна» Марк Твена? Уже будучи взрослыми в турпоходах и по рекам сплавлялись и в пещеры спускались.
Но главной книгой, конечно, была «Тимур и его команда» Аркадия Гайдара, хотя читались и «Голубая чашка», «Школа» и другие его рассказы.
Учеба в школе шла по плану не прерываясь. Думаю, что мы мало чем отличались от того, что описано Л.Кассилем в «Кондуит и Швамбрания». У нас был свой Викниксор. Директором (к своему стыду не помню ни имени, ни фамилии) был фронтовик, больной туберкулезом легких с астматическим компонентом. Временами он останавливался, тяжело дышал, ему требовалось время, чтобы придти в себя. В новой двухэтажной школе крытой шифером было печное отопление с множеством труб. В этих трубах галки любили вить гнезда. Зная это, мы периодически, несмотря на строжайшие запреты, вылезали на крышу и сачками на длинной палке забирали из гнезд яйца и с удовольствием их поедали. Директор был в ужасе от наших набегов. Воспитательную работу с нами он проводил в два этапа. Первый — на уроках истории, которую он преподавал. Пытался нас увещевать, стыдить и т.п. Без большого успеха. Второй этап имел бóльший успех. Несмотря на слабое здоровье, он был страстным рыболовом. В хорошие летние дни, когда мы естественно были на реке, он вливался в нашу компанию и вел беседы на самые разные темы, не навязчиво внушая нам необходимость соблюдать благопристойный образ поведения. Это действовало не сразу. Но не зря ж пословица гласит, что «капля долбит камень не силой, а частыми падениями». Спасибо мудрому учителю.
Немецкому языку нас учила пожилая немка. По сути дела седая старушка. Ходила медленно, говорила тихо. Мы конечно внутренне не хотели учить «вражеский язык». Но она так изобретательски вела уроки, что мы ее любили. Она открыла нам глаза, кто такая была Лореляй. Много читала стихов. И задавала на дом учить полезные стихи на немецком языке. До сих пор помнится: «Драйсиг таге хат септембер, априль, июни унд новембер. Фебруар хат ахт унд цванциг, унд нур хат шальтяр нойн унд цванциг…» и т.д. и т.п.
Дыхание войны волей-неволей накладывало свой отпечаток на наши детские интересы и поведение. Естествознание вела учительница из эвакуированных беженцев, тихая, небольшого роста, со слабым зрением. Всегда ходила в больших круглых очках, за что тут же получила прозвище «мартышка». Занималась с нами добросовестно и терпеливо. В весенне-летний период уроки проводила на природе, на пришкольном огородном участке. Но мы жаждали приключений. Однажды, в крышке парты выпал небольшой сучок и образовалась ямка. Мы с товарищем во время урока насыпали в нее порох и подожгли. Образовался небольшой столб дыма, похожий на гейзер. Все были довольны этой имитации природного явления кроме учительницы. Урок сорван; приглашение к директору, а дома была выволочка.
Тем не менее, учились все хорошо. В 1945 году при окончании 7-го класса сдавали экзамен по 11 предметам. И ничего, не умерли. А теперь только с благодарностью и тихой радостью вспоминаю те далекие трудные годы. Почему? Вероятно потому, что во время войны у нас мальчишек были условия, близкие к мирной жизни. Была возможность уединяться и часами рассматривать «интересные вещи»: как ползают мухи, имея столько ног, как ведут себя головастики в пруду, как текут ручейки весной, как двигаются ракушки на мелководье. А какое удовольствие было копаться в песке крутого берега Цны, протекающей через наше село или стоять по колено в воде и удить пескарей. В Сампуре наш дом стоял на опушке леса, и я знал всех птиц, живущих в нем. Более того, собрал коллекцию из 100 яиц разных птиц. А пение скворцов, живших в скворечне на шесте, прибитом к дому, до сих пор звучит в ушах. А зима на селе? После школы, наскоро перекусив, лыжи в руки – и в лес на овраги, до темноты. Уроки учили при керосиновой лампе.
Знакомству с природой во многом способствовал отец. Работая главным агрономом РайЗО, он часто разъезжал по колхозам и в летние каникулы брал меня с собой в поле. В его распоряжении был «личный транспорт» — тарантас, в который запрягали доброго мерина по кличке «Серый». Было большим удовольствием по вечерам ездить на нем на речку верхом без седла, чтобы искупать его и самому искупаться. В те дни я узнал, что такое «травопольная система Вильямса»; в хате-лаборатории под лупой рассматривал «всхожесть семян и их вредителей», а из разговора взрослых знал, что «не очень далеко от нас живет волшебник-садовод Мичурин».
Окончание войны в семье встретили, как и везде, с радостью. Летом, из-за болезни отца, мы переехали к родственникам в г. Бугуруслан Чкаловской (ныне Оренбургской) области. И в Сампуре я уже больше не бывал, хотя очень хочется увидеть те места, где прошло детство в незабываемые военные годы, где в год окончания войны я закончил семилетку и мне исполнилось 15 лет
Два года жизни здесь были очень трудными, но и очень интересными, то были первые два послевоенных года. Всех событий не перечислить, но некоторые очень запомнились на всю жизнь.
1. Походы в магазин за хлебом, продавать который стали свободно, без карточек, но по коммерческим ценам. Очереди были огромные.
2. Вступление в ряды ВЛКСМ и в этих рядах поездки на заготовку дров для отопления школы зимой. Значок ВЛКСМ храню до сих пор.
3. Болезнь «трехдневной малярией». Каждый третий день возникали «потрясающие ознобы», которые заканчивались «проливным потом». Лечение акрихином не помогало. И, как говорится в пословице: «Не было счастья, несчастье помогло». В городе жила и работала колония пленных немцев. Мать на продукты поменяла у них раствор хинина в ампулах. Раз в 3 дня, перед ознобом, ходил в поликлинику на уколы и выздоровел. Почему перед ознобом? Узнал только, учась в мединституте, изучая инфекционные болезни: в это время из разрушенных эритроцитов выходили малярийные паразиты, плазмодии, и, «встречаясь» с хинином, гибли. Тогда же узнал, почему в Сампуре, во время войны, все болота и озера в окрестности ежегодно весной заливали мазутом. Оказывается, его пленка на поверхности воды губила личинок комаров — переносчиков этой инфекции. Этим профилактическим мероприятием спасались от малярии, хотя купаться было противно.
4. Один из одноклассников заболел тифом. Лежал в больнице. Течение болезни было тяжелым, и нам тактично говорили, что «может не выздороветь». Однажды классный руководитель сказал, что для его лечения необходима глюкоза. Но так как ее нет, то можно заменить сахаром. Родители его этого сделать не могут, нет средств на покупку. Поэтому предложил сахар наших школьных «горячих завтраков» собрать и передать в больницу. Разве могут комсомольцы оставить в беде своего товарища! Все были согласны. Одноклассник пошел на поправку и вскоре продолжил учебу. Позже, учась в мединституте, получил объяснение явлению мобилизации внутренних защитных сил за счет деятельности головного мозга.
5. И, конечно, смерть, и похороны отца. Это сейчас комфортабельные катафалки к вашим услугам. А тогда, зимой 1947 года, мы вдвоем с мамой привезли на санках гроб с телом отца из больницы домой. С похоронами нам помог дядя Саша Загумённов, муж маминой сестры тети Шуры.
Всего не перескажешь. Вскоре нам пришлось покинуть Бугуруслан. Ранняя, в 41-летнем возрасте, смерть отца вынудила переехать в Чебоксары к другим родственникам, чтобы выжить. Как говорится, «в тесноте да не в обиде». Там я завершил школьную учебу, закончил 10-й класс и в 1948 году поступил в Казанский медицинский институт. Но это уже совсем другая история, хотя дыхание войны продолжало ощущаться.
Старше нас учились фронтовики, поступившие в мединститут в 1945-1947 гг. Они нам, школятам, подавали пример. Некоторые из них, закончив институт, продолжали учебу в ординатуре и аспирантуре. Затем заведовали кафедрами, достигнув ученого звания профессора (В.П. Камчатнов, А.Т. Гончаров, В.Г. Морозов, Ф.Т. Красноперов и др.) или доцентами (И.А. Мухутдинов, И.Х. Канцеров, Л.М. Нечунаев, С.А. Валитов, А.М. Митрофанов и др.).
Расскажу немного о профессоре Владимире Гавриловиче Морозове, как однокурснике (рис.4).
Рис. 4. В.Г. Морозов – студент 4-го курса, 1952 г.
Поступив в 1948 году в КГМИ, волей приказа ректора, мы оказались с ним в одной группе. Мы – это более двадцати школят — и он фронтовик, участник боевых действий, прошедший сквозь «огонь, воду и медные трубы», инвалид войны, ходивший на костылях из-за потери ноги. В его лице дыхание войны обожгло нас. Группа быстро сдружилась.
Из биографии В.Г. Морозова. Володя родился 15 июля 1923 года. После семи классов средней школы окончил фельшерско-акушерскую школу. В 1941 году был призван в действующую армию и уже 11 ноября получил боевое крещение. Принимал участие в Сталинградской битве, в освобождении Рязанской, Тульской, Смоленской, Орловской, Днепропетровской областей, г. Житомира, в форсировании Днепра. 28 марта 1944 года был тяжело ранен, потерял ногу. После демобилизации работал фельдшером, помощником эпидимиолога, заведующим райздравотделом. Почествовав жажду к учебе, поступил в медицинский институт. Преодолевая огромные трудности, он окончил его с отличием в 1954 году. Потом – клиническая ординатура при кафедре общей хирургии, защита кандидатской и докторской диссертаций, ассистент, доцент, а с 1969 года – заведующий этой кафедрой, профессор (подробнее см. у С.Н.Красильников, Н.Х. Амиров – «Поклонимся и мертвым и живым». Казань, 2000, стр.41-42). В настоящее время жив и здоров, окружен заботливыми родственниками: женой, двумя дочерьми, тремя внуками.
Его жизненный пример, дыхание войны, волей-неволей влияло на нас. В итоге из нашей группы, кроме вашего покорного слуги, вышли профессор В.А. Кузнецов (зав. каф. факультетской хирургии, декан лечфака) доктора мед. наук — хирурги А. Ахметов, И. Лобаев, кандидаты мед. наук, доцент Ф. Ш. Бахтиозин (известный детский ортопед-травматолог), А.В. Мингазов (ассистент кафедры лучевой терапии ГИДУВа).
Всего сотрудников — фронтовиков, участников ВОВ в КГМИ было 134. Время делает свое коварное дело и к 2012 году их осталось 11. Поклонимся им и ушедшим от нас с безмерной благодарностью за возможность вырасти в те тяжелые годы, учиться, работать и жить среди них.
Л.А.Козлов,
д.м.н., профессор кафедры акушерства и гинекологии №1 КГМУ (зав. – проф. А.А. Хасанов)
